Амиржан Косанов – один из тех, кого рекрутировали на государственную службу в 90-х годах. Выпускник факультета журналистики КазНУ им. аль-Фараби, он блестяще начал свой путь в самой главной газете страны на казахском языке – «Егемен Казахстан». Прекрасно говорящий и пишущий на двух языках, Амиржан довольно быстро оказался в поле зрения властей. И потому он одним из первых среди журналистов республики оказался приглашенным на госслужбу. И кому, как не ему, знать, влияет ли «институт агашизма» на кадровую и иную политику. Именно об этом наш разговор.
– Амиржан, из многих наших коллег ты был ближе всего к власти в 90-х годах. Можешь ответить на вопрос, чем руководствовались президент Назарбаев и премьер Кажегельдин, когда приглашали на работу выходцев из крупного бизнеса, науки, образования, СМИ?
– Не скажу за Назарбаева и Кажегельдина. С президентом Назарбаевым, будучи пресс-секретарем правительства, я не общался, поэтому не могу назвать ту самую исконную причину, которой он руководствовался, призывая в середине 90-х во властные структуры управленцев «новой волны». С премьером Кажегельдиным же в силу служебных обязанностей у нас были более тесные отношения, но это не дает мне права утверждать, что он был со мной откровенен на все 100 процентов – у него всегда хватало советников и без меня.
Читайте:
«Агашки» правят бал. И, похоже, это надолго…
Поэтому выскажу собственную версию. Все-таки я был тогда в гуще событий и являлся непосредственным свидетелем той кадровой трансформации.
Время требовало конкретных реализаторов
– На мой взгляд, для того обновления было несколько причин.
Во-первых, в те годы была начата реализация реальных экономических реформ. Однако мало кто тогда понимал, что такое эти реформы и с чем их едят. Такие процессы были в новинку, тем не менее нужно было с чего-то начинать, что-то делать и как-то действовать. Одним словом, реформы требовали конкретных реализаторов.
Старое поколение управленцев, взращенное на традициях советской плановой экономики, привыкло руководить по старинке, используя командно-административный метод. Заявленные реформы не укладывались в канву их мировоззрения и были чужды для многих из них. От них были далеки такие характерные для рынка условия, как демонополизация, жесткая конкуренция, частная собственность, новые условия менеджмента, инициативы снизу. И в результате то поколение управленцев оказалось неспособно отвечать на новые вызовы времени. Скажу больше: некоторые из них были против реформ и торпедировали жесткие, но в то же время столь необходимые для выхода из ситуации решения и шаги. Были случаи прямого саботажа. Возникла нужда в привлечении новых, адекватных кадров. И многие из них были в негосударственном секторе.
Во-вторых, к тому моменту младое племя успело на собственной шкуре прочувствовать как возможности, так и сложности рынка в различных сферах. Не секрет, что многие из них стали конечными бенефициарами многих нововведений.
– А что определяло политиков «новой волны»?
– Знаете, чем отличалось наше правительство от последующих? Несмотря на то что у него было много недостатков, а некоторые его решения ныне подвергаются справедливой критике, у тех руководителей, начиная с премьера Кажегельдина, было одно неоспоримое преимущество – в сложнейших условиях они умели брать на себя ответственность! Ныне во властных коридорах такого, увы, не замечается: министры и акимы все время смотрят наверх, ждут оттуда указаний и постоянно ссылаются на решения вышестоящего начальства – Елбасы или президента. Такое ощущение, что в час икс они непременно скажут в свое оправдание: «Я не виноват, я просто выполнял поручение Елбасы и президента!»
Они были молодыми и дерзкими
– На твой взгляд, что отличало этих приглашенных «младотюрков»?
– Они были молодыми и дерзкими, по-современному образованными. Они буквально ворвались во властные коридоры, и с их приходом возникло какое-то свежее и обнадеживающее веяние.
У тех реформ было особое качество. Многие, в том числе и простые граждане, не понимали их сути и критиковали власть за жесткие шаги. Но наиболее образованная часть общества прекрасно осознавала, что без хирургического вмешательства и шоковой терапии экономику не спасти.
«Младотюрки» привнесли новые подходы в государственное управление. У них был опыт работы в бизнесе, реальных секторах экономики, научных и образовательных учреждениях, на производстве и в финансовых структурах. И они знали, чем и как обернутся те или иные правительственные решения. В отличие от многих нынешних выскочек они пришли во власть снизу.
Образно говоря, знали, где находится туалет в ауле или районном центре и как этот туалет функционирует.
Главным было то, что реформенный лед тронулся. И многие инициативы обрели своих исполнителей. Не зря сейчас, вспоминая о конкретных шагах в той или иной сфере, называют имена представителей того поколения «младотюрков». Кто-то – с гордостью, а кто-то – с критикой. Но как бы там ни было, а это – фигуры, у которых была ответственность и с которых требовали результатов. А сейчас?!
– Но ты же сам говоришь, что «младотюрков» было за что критиковать?..
– Конечно, я не собираюсь идеализировать и абсолютизировать приход «младотюрков» во власть, ибо и там были свои проблемы и недостатки. Ясно одно: в кадровой политике нельзя бросаться из крайности в крайность, нужны все – и опытные, и молодые. Любой перекос вреден.
Да, не все «младотюрки» оправдали возложенные на них надежды. Не все они оказались успешными и смогли сделать достойную карьеру. На то были как объективные, так и субъективные причины. Да и такого фактора, как индивидуальные особенности, никто не отменял. Были и факты (что уж тут скрывать), когда тот или иной представитель крупного бизнеса тянул одеяло на себя, на аффилированные с ним коммерческие структуры. Что ж, таковы суровые реалии того непростого периода становления нашей страны.
Но в целом приход «младотюрков» на госслужбу я расцениваю, скорее, как положительное явление, которое позитивно повлияло на ход непростых событий.
– Смогли ли они сделать что-то полезное для страны?
– Однозначно, да! Это был не только своеобразный прорыв в кадровой политике, а настоящий морально-психологический прорыв. Не умаляя заслуг находившихся тогда у руля госуправления карьерных чиновников (их роль никак нельзя преуменьшать!), могу сказать, что это молодая плеяда на деле доказала, что подобное обновление кадров – это благо. Эту тенденцию увидела молодежь. Авторитет государственной службы вырос в глазах общества.
У власти, которую мы называем (или обзываем) общими фразами, появились конкретные носители. Причем молодые, привлекательные и, как это модно сейчас говорить, креативные. Это облагородило имидж власти в целом.
Они не были скованы обязательствами, которые были у «старой гвардии», потому могли смело, на свое усмотрение и на пользу стране принимать решения.
На мой взгляд, есть один чисто казахстанский аспект этого явления. Всем известны глубоко укоренившиеся болезни той, еще советской системы, которые плавно и без проблем перекочевали в нашу «независимую реальность». Среди них особняком стоят клановость и трайбализм, особенно в подборе и расстановке кадров. Так вот, «младотюрки» объединялись по другим признакам и иным центрам притяжения: школа, альма-матер, армия и т. д. Такой подход позволил немного разбавить факторы местничества и групповщины в нашей стране на начальной стадии независимости.
Идея обучения молодежи за рубежом была правильной
– Похожи ли нынешние болашаковцы, приходящие на госслужбу, на ту первую волну из 90-х годов?
– Знаете, у каждого периода есть свои специфические особенности. Все-таки «младотюрки» вынуждены были действовать в то время, когда в стране катастрофически не хватало денег, а заводы и фабрики «лежали на боку». Нефть стоила 12 долларов за баррель (!), а весь бюджет страны не превышал двух миллиардов долларов. Болашаковцы же работают в условиях, когда ежегодно не осваивается почти миллиард долларов (!) бюджетных средств.
Как говорится, почувствуйте разницу!
К тому же, несмотря на свой критический настрой по отношению к действующей власти (который иногда мешает быть объективным), я все же не склонен отрицать определенных позитивных моментов призыва на службу болашаковцев. Все-таки сама идея обучения нашей молодежи за рубежом была правильной и своевременной. Знаю многих из них как грамотных, продвинутых и по-настоящему патриотически настроенных граждан. Они реализовывают себя во всех сферах жизни общества, не только на госслужбе.
Конечно, у каждого болашаковца присутствуют свои причины взлетов и падений. Уверен, что когда-нибудь напишут сагу о судьбах этого поколения или снимут фильм на эту тему. И эта картина будет не хуже, чем «Однажды в Америке»…
Но, к большому сожалению, проблема «агашкизма», выйдя из берегов, приобрела поколенческий характер. Ведь это судьба целого, почти потерянного поколения, где есть все: и успехи, и неудачи, и драмы, и трагедии, и комедии, и даже гротеск с фантасмагорией.
Думаю, что существует ряд причин, объясняющих, почему так и не состоялся триумф «болашаковского призыва».
В первую очередь, это общая ситуация, которая совсем неоднозначная. Ведь несмотря на общий кризис «болашакизма» и то, что целая плеяда наших граждан, которым уже далеко за 30, осталась невостребованной, есть ряд персон, которые все же пожинают плоды того призыва и добрались до самых высот карьерной лестницы. Скажу больше – они стали олицетворением этой самой Системы.
Особо отмечу то обстоятельство, что та теория, которой обучались наши молодые люди в «оксфордах и кембриджах», и те «высокие материи», которые внедрялись им в умы, увы, оказались непригодными в суровых и весьма специфических реалиях уродливой, коррумпированной, не заинтересованной в реальном обновлении казахстанской системы. Классические учебники, по которым живет развитый мир, бессильны там, где правят бал монополия и олигархия, где нет реальной конкуренции в бизнесе и политике.
– Но есть ли схожесть между «младотюрками» и «болашакерами»?
– О схожести… Мне кажется, что «младотюрки» вошли в историю уже тем, что в свое время сделали важный политический шаг и выступили против зятя Елбасы, всемогущего руководителя спецслужб Рахата Алиева. Появилась ДВК, потом – «Акжол» и «Нагыз Акжол». Конечно, они не смели критиковать самого Елбасы, а только его родственника, но и это был смелый и во многом определяющий поступок.
А может ли поколение болашаковцев сделать что-то подобное? Не уверен. Все зависит от конкретных обстоятельств и конкретных фигур. Сегодня у них есть несколько выходов из ситуации. Или смириться с существующими обстоятельствами и стать составной частью уродливой системы, напрочь отбросив приобретенные знания и такие понятия, как гордость и честь.
Или ради сохранения своего человеческого достоинства и убеждений уволиться с госслужбы и заняться собственным делом. Или податься в оппозицию, ибо, не изменив систему, они будут обречены, как и те, кто был до них.
Но я уверен в одном. Да, президент Токаев до и после выборов говорил очень много позитивных речей о политической модернизации. Лично я после выборов поддержал его устремления.
Однако с тех выборов прошло уже полтора года, а реформенный воз и ныне там. В Высшем совете по реформам нет ни одного представителя гражданского общества – одни чиновники. Среди шести созданных в совете групп нет ни одной (!), которая занималась бы политическими реформами.
О существующих и всем известных антивластных настроениях я не стану говорить: в обществе много социальных слоев, которые настроены против власти.
И не станет ли такое поведение президента тем самым подземным толчком в недрах политического океана Казахстана, из-за которого образуется новое цунами протеста со стороны состоявшейся и самодостаточной, не просящей бюджетных подаяний казахской интеллигенции и вставшей на ноги национальной буржуазии, среди которой немало и болашаковцев, и детей «младотюрков»? Что будет, если они завтра выступят против нового режима, который пока только на словах выступает за политические преобразования?
Да, меня в качестве кандидата в президенты национальная буржуазия не поддержала, но где гарантия, что до следующих выборов не найдется оппозиционный кандидат, которого реально поддержит отечественный креативный класс?
«Агашки» – это уже не обязательно старшее поколение...
– Чем объяснить то, что «младотюрков» в 90-х годах отправили в отставку до того, как они успели реализовать многие инициативы? Какую роль в этом сыграл «институт агашек»?
– Тут множество причин. Самой главной, на мой взгляд, является то, что тогда произошло неимоверное усиление фактора Семьи. Члены семьи президента Назарбаева начали занимать ведущие позиции во власти, в спецслужбах и крупном государственно ориентированном бизнесе. Все понимали, что главными критериями таких головокружительных успехов в карьере и бизнесе являются не столько образование, таланты и опыт, а родственные связи с президентом.
Такой расклад не предполагает наличия в стране меритократии, состязательности идей и людей. «Младотюрки», несмотря на изначальную близость к власти (допускаю, что и к Семье в том числе, ибо без этого в тех условиях практически невозможно было быть успешным на государственной службе и в большом бизнесе), все же были чужими в той системе взаимоотношений. Некоторые их них стали говорить о необходимости более широких и глубоких реформ. А это противоречило логике власти, которая уже тогда намеревалась и даже потихоньку начинала строить суперпрезидентское государство. Это, на мой взгляд, и стало определяющим фактором в судьбе «младотюрков».
Вместе с жесткой политической вертикалью выстраивалась олигархическая экономическая модель, где наиболее лакомые куски экономики были отданы в руки приближенных к Семье персон. И отечественному бизнесу, который олицетворяли «младотюрки», вход «в закрома» был запрещен. Чем не конфликт определяющих интересов?!
А «агашки» как реализаторы этой идеи были пусть и влиятельным, но все же инструментом в руках Семьи. Они, подспудно получая свои дивиденды и преференции, получили возможность решать собственные большие и маленькие темные дела. Суперлояльность к Семье, наличие необходимых для решения специфических задач уникальных качеств – вот таким был входной билет в «клуб агашек». На этих условиях сложилась целая каста неприкасаемых как в центре, так и на местах.
Впрочем, и сейчас проблема «отцов и детей» не снята с повестки дня. И это не объективные, присущие человечеству и поколениям противоречия и конфликты, а субъективные, специфические, присущие авторитарному режиму и основанные на нежелании «агашек» делиться властью, деньгами, влиянием и статусом.
Важно также и то, что, несмотря на публичные заявления руководства страны о приверженности новациям, на деле в Казахстане происходит ползучая консервация системы. А любая консервация системы неизменно отражается на кадровой составляющей. Такой политике не нужны смелые, инициативные, глобально образованные и либерально мыслящие кадры, там нужны тихие и послушные исполнители, которые молча принимают существующие правила игры и не смеют выйти за обозначенные «агашками» «флажки».
Именно поэтому многие активные, компетентные и «смеющие иметь свое суждение» казахстанцы находятся за бортом существующей государственной кадровой политики.
Наш казахстанский «агашкизм» старается выжить в политико-дарвинистских условиях, по-своему адаптируясь к современным реалиям. Он давно уже вылез из патриархального и даже постсоветского чапана и одет с иголочки в бренды из миланских бутиков. Он не пахнет трудовым потом, от него несет дорогим парфюмом. Он приспособился к сегодняшнему дню, коммуникационно и технологически развит, оперирует трендовыми терминами. Он даже взятки берет не налом, а с помощью почти безупречных современных финансовых механизмов: переводами на счета, коттеджами, акциями успешных предприятий. Почему «почти безупречных»? Да потому, что рано или поздно все тайное становится явным, в том числе и такая оцифрованная коррупция.
Но несмотря на внешний лоск и блеск, суть этого отвратительного явления осталась прежней: клановость и закостенелость, кастовость и сословность, политическая патриархальность мышления и поступков, приоритеты интересов узкого круга лиц, а не государства, неприятие общецивилизационных тенденций, нежелание делиться ресурсами и возможностями с обществом.
К тому же нынешний «агашка» – это не обязательно представитель старшего поколения, у нас уже появились довольно молодые «агашки»: все зависит от степени их близости к известным телам или на худой конец – от доступа к ближней челяди этих тел.
Так что наш «агашкизм» живуч. Однако, как и у всякой составляющей любого авторитаризма, его, «агашкизма», век недолог. Он исторически обречен! И только от нас – от каждого честного гражданина и всего общества – зависит, избавимся ли мы от этого чрезвычайно опасного и вредного для цивилизованного развития страны феномена.
