Уроки для Казахстана: как выйти из кризиса без социальных шоков?

В последние четыре десятилетия частота финансовых и экономических катаклизмов в мире заметно возросла. Это симптом системного кризиса неолиберального капитализма, который не обошёл и Казахстан. Наши «выходы» из перманентной турбулентности нередко покупаются ценой разрыва социальной ткани общества без реальной структурной перестройки экономики. Однако есть примеры стран, которые, оказавшись в кризисе, находят успешные способы его преодоления, не прибегая к «шоковой терапии» и сопутствующим им социальным издержкам.

Швеция и Исландия часто ставятся в один ряд как «исключения» — малые открытые экономики Европы с сильными институтами. Но их успех в антикризисной политике не есть следствие географии или «скандинавской удачи», а результат принципиального выбора в пользу общественного благополучия и сохранения элементов экономической демократии: защиты занятости, ответственности финансового сектора за собственные риски, активной роли государства в координации восстановительных мер.

Швеция: от «жилищного пузыря» к обновлённой модели с полной занятостью

В конце 1980-х либерализация кредитов и «заигрывание» с монетаристской повесткой раздули в Швеции спекулятивный цикл на рынке недвижимости. Финансовый сектор наращивал риски быстрее, чем регуляторы успевали их осмыслить, и в начале 1990-х система дала крен. Реакция правительства вошла в учебники: в отчаянной попытке удержать фиксированный курс «Риксбанк» в 1992-м на время поднимал ставку до 500% годовых и всё же вынужден был отпустить крону в свободное плавание.

Ключ к шведскому «успешному кейсу» не в отрицании рынка, а в правильной расстановке приоритетов. Государство гарантировало сохранность депозитов населения и там, где требовалось, временно национализировало проблемные банки. «Токсичные» активы вывели в специальные структуры (самая известная - Securum), а собственники и кредиторы понесли убытки. Такая модель выхода из кризиса и возвращения к экономическому росту уменьшила «моральный риск», очистила балансы и восстановила кредитование без перекладывания всех издержек на домохозяйства.



Впрочем, шведский урок шире финансовой инженерии. Вступая в Евросоюз в 1995-м, страна сознательно сохранила монетарный суверенитет. В 2003-м граждане на референдуме отвергли вступление в еврозону, сохранив крону и тем самым инструмент анти-шоковой адаптации, который помогал и во время последующих турбулентностей. Европейский долговой кризис заставил многих членов ЕС пожалеть о том, что их политики купились на разговоры о рае в зоне евро и отказались от национальных валют. Испания, Греция, Италия и многие другие страны до сих пор переживают социально-экономические издержки выхода из глобального экономического кризиса.

Описывая неолиберальный характер европейской интеграции, Рудольф Майднер, один из отцов-основателей шведской модели государства всеобщего благосостояния, пророчески задался вопросами: «Какова будет судьба шведской модели, если страна будет вынуждена адаптировать свою политику к условиям и политике ЕС? Сможем ли мы сохранить нашу приверженность полной занятости, находясь в группе стран, которые терпят массовую безработицу? Должны ли мы снизить налоги и урезать наше общественное благосостояние? Должны ли мы отказаться от политики солидарности в области заработной платы, которая является странной философией в глазах профсоюзов в Западной Европе?».

В 2000-е годы Швеция подтвердила, что осторожная интеграция совместима с конкурентоспособностью. Страна укрепила фискальные правила и автоматические стабилизаторы, поддержала занятость (активная политика на рынке труда, переподготовка, социальные инвестиции), модернизировала пенсионную систему, не разрушая базовую эгалитарную архитектуру. Результат получился на зависть всем: высокая вовлечённость в труд, продуктивность и экспортная динамика при относительно низком, по меркам ОЭСР, уровне неравенства.

Исландия: не национализировать убытки частных банков, но быстро вернуться к росту

В 2010-е годы среди нас, неортодоксальных экономистов, ходила шутка, которая актуальна и сегодня: «Почему Исландии нет в новостях?». Это к тому, сколь мало рассказывают нам о мире мейнстримные СМИ. Особенно когда реальные истории противоречат мировоззрению финансовых рантье.

В 2008-м, с началом глобального финансового кризиса, Исландия фактически оказалась банкротом. Причины краха тогда лишь бегло обсуждались, и вскоре эта небольшая европейская страна словно исчезла с радаров. Массовые протесты и беспорядки вынудили ее правительство уйти в отставку; досрочные выборы, состоявшиеся в апреле 2009-го, привели к власти левую коалицию, которая осудила неолиберальную модель, но вскоре согласилась на погашение долгов на сумму около 3,5 млрд евро. Такой шаг означал, что каждый житель страны платил бы примерно по 100 евро ежемесячно в течение пятнадцати лет за обязательства, возникшие вследствие частных сделок между частными субъектами.



Международное давление возросло: Великобритания и Нидерланды грозили изоляцией, МВФ — приостановкой помощи, британское правительство — заморозкой счетов и сбережений исландцев. Впоследствии Гримссон отмечал: «Нам говорили: если мы не примем условия международного сообщества, то станем северной Кубой; но если бы мы согласились, то превратились бы в северное Гаити». На мартовском референдуме 2010 года 93 % избирателей высказались против выплат, после чего МВФ немедленно заморозил кредитование. При поддержке возмущённых граждан правительство инициировало гражданские и уголовные расследования в отношении виновных в кризисе: Интерпол выдал ордер на арест бывшего главы банка Kaupthing, ряд банкиров покинули страну. Параллельно исландцы запустили процесс подготовки новой конституции, призванной ограничить власть международных финансов и сферы «виртуальных» денег.

Таким образом, хотя кризис 2008-го обрушил гигантские частные банки Исландии, чьи балансы разрослись до размеров, многократно превышающих ВВП, власти выбрали политически смелую и институционально грамотную стратегию: защитить внутреннюю платёжную систему, но не превращать иностранные обязательства частных банков в государственный долг. Антикризисные рецепты включали временный жёсткий контроль капитала, новую банковскую архитектуру для внутреннего рынка, девальвацию кроны и таргетированную поддержку домохозяйств.

Все это позволило относительно быстро стабилизировать экономику, и уже в 2011-м она восстановила свой рост. Важно и то, что внешние кредиторы в итоге получили выплаты из конкурсной массы, а не из бюджета - ещё один аргумент в пользу принципа «частные риски должны оставаться частными». Поэтому Исландии и нет в новостях – это слишком опасный прецедент для правительств, стоящих на стороне своих граждан.

Что общего у успешных стратегий

Думать, что успех Швеции и Исландии – просто «дело Европы», неверно. Островное государство и его граждане подверглись тяжелейшим испытаниям, которые стали следствием долгового кризиса. Жёсткая программа консолидации «стоила» Ирландии в 2011-2014 годах около 9% ВВП. При этом безработица к 2011-му достигла 15,3%, она сопровождалась драматическими социальными издержками и эмиграцией. Экономика, в конце концов, восстановилась, но цена была высока.

Какие уроки нужно извлечь Казахстану и какие стратегии нужно готовить нам?

Первый урок – необходимость приоритета интересов граждан над балансами банков. И Швеция, и Исландия избежали «приватизации прибыли и социализации убытков». Частные банки и кредиторы не были безусловно спасены за счёт налогоплательщиков.

Второй – безусловное сохранение монетарного суверенитета не только как символа экономической независимости, но и как страховки. Сохранение национальной валюты дает гибкость при шоках.



Опыт Швеции и Исландии показывает: когда благополучие населения и экономическая демократия становятся приоритетом, возможен выход из глубоких шоков без долговой воронки и долговременной социальной эрозии. Для этого нужны три вещи: политическая воля не перекладывать частные риски на общество; институциональные инструменты, позволяющие быстро изолировать и списать «токсичность»; и стратегическая приверженность полной занятости и эгалитарному распределению как целям макрополитики, а не как «социальным довескам». Это решения не «для особых стран», они для обществ, которые готовы измерять успех не величиной банковских балансов, а качеством жизни граждан.