Ожидания от саммита ШОС: дипломатическая «посиделка» или что-то большее?

30 августа в китайском Тяньцзине начнется юбилейный 25-й саммит Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) – структуры, которая рассматривается на Западе как альтернативный геополитический полюс. А потому интерес к предстоящей встрече лидеров стран-участниц ШОС повышенный. Как ожидается, декларация саммита станет в некотором смысле программным документом для «незападного» мира, но в первую очередь для пространства Большой Евразии. Представители Китая рассчитывают в рамках мероприятия принять ни много ни мало Стратегию развития организации аж до 2035 года.

Китайский «горизонт планирования» оперирует десятилетиями, что, с одной стороны, создает долгосрочные тренды, но с другой – представляет проблему: мало кто в мире способен прогнозировать что-то определенное даже на два-три года вперед.

Оппоненты КНР – в первую очередь, Вашингтон – уже обозначили Пекин как «самого главного стратегического конкурента на ближайшие десятилетия». Исходя из подобных провокационных определений, Китай и предложил для юбилейной встречи лозунг «Продвижение Шанхайского духа: ШОС в действии». То есть мы видим стремление государства-основателя ШОС привнести элемент идеологической сцепки для других стран-участниц.

Китай хотел бы видеть в организации не только и не столько торговую/инвестиционную площадку, сколько образ совместного политического и экономического будущего единомышленников на долгосрочную перспективу. Опыт взаимодействия в рамках Большой Евразии уже неоднократно показывал ущербность ставки на экономические преференции при выстраивании политического партнерства государств. Поэтому для Пекина очевидно, что любые экономические инвестиции должны сопровождаться принятием политических обязательств странами-получателями.



А потому вопрос декларируемой многовекторности внешней политики Казахстана не может быть вынесен за скобки встречи – в условиях набирающего обороты соперничества Китая и США любой экономический проект в границах ШОС так или иначе приобретает политическое измерение. Простейший пример: гипотетическое начало работ по расширению транспортной инфраструктуры ТМТК в Казахстане ориентировано на будущее переключение части китайского морского транзита в ЕС. Но зачем Пекину поддерживать данный проект, если риски экономической конфронтации с США и Европой возрастают?

В текущем году Астана уже предприняла ряд шагов, подчеркивающих ее приверженность участию в интеграционных инициативах Большой Евразии:

• По первым двум АЭС выбор сделан в пользу российских и китайских подрядчиков. По третьей атомной станции в лидерах тоже Китай.

• После загрязнения азербайджанской нефти в нефтепроводе Баку-Тбилиси-Джейхан казахстанская нефть перенаправлена в Каспийский трубопровод, а также в Балтийскую трубопроводную систему.

• Казахстан заявил о заинтересованности в реализации транспортного проекта в направлении Афганистана и Пакистана (с участием Узбекистана).

• Казахстанская сторона не блокировала переброску систем ПВО из Китая в Иран в период обострения ирано-израильского конфликта.

Однако дальнейшее расширение участия Китая в казахстанской экономике будет ставить более широкие вопросы относительно перераспределения активов в нефтегазовом и горнодобывающем секторах – за счет сокращения доли западных транснациональных корпораций. И уйти от этого решения Астана не сможет – в лучшем случае можно затянуть его принятие.



Определенный оптимизм вызывает постепенный рост количества студентов из Казахстана в вузах КНР: по возвращении на родину они смогут демпфировать всплески синофобии в стране, да и просто объяснить соотечественникам, что Китай сегодня – самое быстроразвивающееся государство в мире.

В долгосрочном горизонте (до 2035 года), предлагаемом к рассмотрению Пекином, политическая элита Казахстана все чаще будет оказываться в ситуации вынужденного выбора между Западом и соседями по ШОС. Причем темпы экономического роста и, как следствие, темпы роста экспортных рынков в ШОС будут кратно выше, чем на Западе.