Синьцзян: 70 лет социализма с китайской спецификой и уроки для Казахстана

Семь десятилетий назад, 1 октября 1955 года, на карте Китайской Народной Республики появился Синьцзян-Уйгурский автономный район. К своему юбилею он подошёл с громкими цифрами и заметными символами: от крупнейших в стране «зелёных» энергетических кластеров до самого длинного в мире защитного лесного пояса вокруг пустыни Такла-Макан. Накануне «круглой» даты в Урумчи для участия в торжественных мероприятиях по случаю 70-летия СУАР прибыл председатель КНР Си Цзиньпин. В своем выступлении он отметил особый политический и экономический вес региона в современной модели развития Китая.

СУАР: из бедной окраины – в быстрорастущий регион

За 70 лет Синьцзян прошёл путь от бедной окраины КНР на западе страны до опорного хаба инициативы «Пояс и путь». По оценкам китайской стороны, его валовой региональный продукт в 2024-м превысил 2 трлн юаней, или примерно 270 млрд. долларов. Это в 203 раза больше, чем в середине 1950-х: среднегодовые темпы прироста за минувшие десятилетия составили порядка 8%. Население за тот же период увеличилось с 4,78 млн до 25,85 млн, в том числе численность представителей национальных меньшинств – с 4,45 до 14,93 млн. Эти сдвиги сопровождаются структурной модернизацией: регион стал крупным поставщиком электроэнергии в 22 провинции КНР, а через его узлы проходит более половины поездов, курсирующих между Китаем и Европой.

Не менее показателен разворот в социальной сфере. По данным официальных источников, в нее направляется около 70% расходов регионального бюджета: они идут на обеспечение занятости, поддержку здравоохранения, образования… Показатель охвата базовым школьным обучением в СУАР заявлен на уровне 99%. Параллельно реализованы впечатляющие экологические проекты: скажем, в 2025-м завершилось создание многоярусного лесного барьера (возможно, крупнейшего в мире) протяжённостью свыше 3 000 (!) км по периметру Такла-Макан – редкий пример «зелёной» инфраструктуры континентального масштаба.

А еще юбилейные репортажи CGTN (Китайская глобальная телевизионная сеть) подчёркивают «всеобъемлющий прогресс», достигнутый за последнее сорокалетие: индустриальные кластеры в сфере переработки сырья и в машиностроении, ускорение «чистой» генерации и экспортной логистики, рост продолжительности жизни - с порядка 30 лет в 1949-м до 77 лет в 2024-м, по данным «Белой книги», опубликованной к торжествам. В публичной риторике Пекина это подаётся как синтез экономической эффективности и социальной стабилизации с акцентом на многонациональное единство.



Показательно, что с точки зрения пространственной экономики СУАР давно перестал быть исключительно «сырьевым придатком». Энергетические проекты удерживают фундамент макроэкономики, что способствует развитию переработки, сервисных цепочек и экспорту услуг, в том числе логистических. Для самого западного региона Китая это не просто рост ВРП, а формирование «эффекта коридора» — когда через инфраструктурные узлы тянутся новая промышленная ткань и локальные рынки труда.

Сравнение с постсоветским опытом

С точки зрения политической экономии, расцвет СУАР, как и всего Китая, есть результат стратегического выбора в соответствии с идеологией рыночного социализма или «социализма с китайской спецификой», характеризующейся наличием значительной доли государства в экономике, но в то же время имеющей все признаки рыночной экономики.

Сопоставление с постсоветскими республиками, вставшими, начиная с 1990-х, на путь неолиберального капитализма, выявляет институциональную развилку. В Казахстане, ряде стран СНГ, а также центральной и восточной Европы рыночная трансформация сопровождалась приватизацией без целенаправленной промышленной политики, хроническим недоинвестированием в НИОКР и инфраструктуру, что вызвало постоянную уязвимость к внешним шокам цен на сырьё, формирование очень «тонкой» занятости в сервисах и прекаризацию (нестабильные рабочие места). Такая траектория создала относительно быстрый фискальный эффект, привлекательную инвестиционную среду (в основном для экспорта сырья), но не обеспечила повышение производительности экономики и ее усложнение в целом, а также привела к устойчивому росту неравенства.

Экономическая модель СУАР, напротив, — это про сильную государственную координацию и стратегическое использование сравнительных преимуществ региона и средств производства. Государство поддерживает и регулирует рынок, а не подавляет его или полностью «отпускает вожжи». Такая координирующая роль государства и симбиоз рыночной экономики с идеалами социалистического перераспределения постоянно стыкуют промышленное производство, транспорт, энергетику, переработку и социальные расходы и через это «выращивают» внутренний спрос и места приложения капитала.



Помимо всего прочего, модели развития Казахстана и СУАР являют собой примеры того, как в одном случае неолиберальный капитализм загоняет страну на периферию, а в другом «рыночный социализм» вытаскивает регион из маргинального положения в число передовых. Как показывают данные за 2024 год, Казахстан и Синьцзян сопоставимы по номинальному ВВП с небольшим преимуществом у нашей республики: в РК он составляет примерно 288 млрд. долларов, в СУАР – 273 млрд. Но при сохранении таких же темпов роста Казахстан рискует потерять статус «крупнейшей экономики» Центральной Азии. В то время как в СУАР идеология «социализма с китайской спецификой» стала каркасом для индустриализации коридоров, рекомбинации логистики и переработки, а также для приоритета «социалки» и зелёной адаптации, в Казахстане сохраняется ориентация на неолиберальное знание, которое воспроизводит слабые места структуры: рентные стимулы, короткий горизонт капитала и фрагментированную промышленную политику.

Приведу конкретный пример из модного сейчас дискурса «зелёного и цифрового перехода». При всей декларативной приверженности устойчивому развитию отсутствует целостная программа Нового Зелёного Курса (New Green Deal), которая одновременно обеспечивала бы реиндустриализацию (локализацию цепочек, зелёное машиностроение, НИОКР) и экологическую устойчивость (энергоэффективность, ВИЭ, водосбережение), с ясными показателями по занятости, производительности и экспорту сложной продукции. Вместо этого преобладают точечные проекты и регуляторные инициативы без системного связывания «инфраструктура — промышленность — социальный контракт», что усиливает риск «зелёного фасада» без структурной трансформации экономики.

Наконец, важен познавательный выбор элит. На астанинских экономических и профильных форумах годами доминирует набор одних и тех же либеральных рецептов и спикеров, тогда как китайские эксперты и представители альтернативных (гетеродоксальных) школ почти не приглашаются в качестве полноправных участников дискуссии. Это сужает спектр инструментов и фактически консервирует периферийный статус-кво. Сравнение с СУАР показывает: устойчивый прогресс появляется там, где знания и институты подбираются под производительные цели, а не под привычные догмы; где государство выступает архитектором рынков, а не регистратором ренты. Там, где промышленная политика и инфраструктура идут в унисон с социальными вложениями, появляется шанс на перераспределение ренты в пользу человеческого капитала; там, где ставка делается на «самоорганизацию» рынков и фискальный максимализм, растут риски поляризации и деиндустриализации.



Юбилей СУАР – это не только праздничные салюты и официальные визиты. Это удобная точка, чтобы посмотреть на сорокалетнюю динамику региона, где государство выступило в роли архитектора «коридорной индустриализации» и массовых социальных вложений, и сопоставить её с траекториями экономик, полагавшихся преимущественно на саморегуляцию и внешние рынки. Цифры ВРП, состояние инфраструктуры, качество человеческого капитала и масштабы «зелёных» проектов дают основания говорить, что Синьцзян сегодня — один из ярких примеров китайской модели «социализма с национальной спецификой», в которой экономическая география и социальная политика сложились в один проект.

Применительно к нашим дискуссиям в Центральной Азии это повод не копировать готовые решения, а внимательнее проектировать собственные: там, где государство умеет выступать не казначеем ренты, а координатором развития, у периферии появляется шанс стать центром.