Дрейф симуляций: от Pipelineistan к другим формам зависимости

Мы продолжаем начатый на прошлой неделе разговор о трех эпохах зависимости «независимого» Казахстана, трех стадиях и режимах подчинения и принуждения, которые являются фазами симуляционного дрейфа.

Глава II. Граффити Pipelineistan и «Большая СИСЬКА»

«Pipelineistan» с подачи Пепе Эскобара стал и медиа-концептом, и, что особенно важно, геополитической метафорой. По сути, это интеллектуальный маркер эпохи, когда магистральные трубопроводы стали главной и основной артерией глобальной стратегии. Это риторический термин для обозначения некоего геополитического поля, где главную роль играют конкурирующие проекты транспортировки энергоносителей – трубопроводы. Эскобар широко использовал и популяризировал смысловую нагрузку Pipelineistan в 2000-х–2010-х годах, описывая «войну трубопроводов». Смысл термина подразумевал, что глобальная политика взаимосвязана с логикой транспортных артерий.

Этот глубоко несправедливый для вовлеченных в него стран концепт стал бы весьма опасным, если бы разноликие власти этого трубопроводного пространства позволили ему распространиться по своей территории в контекстах Пепе Эскобара. Люди, которые еще помнили советские социальные программы и декларировавшуюся тогда справедливость, стали бы, по меньшей мере, роптать, получи они доступ к таким мыслеформам и осознай их масштабы на перспективу.

На рубеже 2005-2006 годов в газете «Деловая неделя» вышла фотография с граффити «Pipelineistan». Стилизованный шрифт того стрит-арта был представлен публике на бетонных панелях по верхней стороне улицы Тимирязева между улицами Маркова и Бальзака. Высота надписи составляла почти метр, а длина – около десяти. Пространство было открытым и доступным для просмотра как водителями легковых автомобилей, так и пассажирами общественного транспорта, которые в заторах перед светофором глазели по сторонам в боковые окна. К ним добавлялись пешеходы на тротуарах этой оживленной магистрали.

До публикации в «Деловой неделе» эта надпись стояла несколько недель. Практически никто не знал, что она означает и в каком геополитическом замесе участвует по факту своей глубинной коннотации. Важно отметить, что как только это фото вышло в свет на первой полосе газеты с высоким рейтингом, в тот же день граффити было усердно закатано светло-серой грунтовкой, по цвету едва отличавшейся от бетонных блоков.



«Наставники» на это вряд ли бы нашлись, т.к. в самом западном мире такие «антиглобалистские», ангажированно представляемые и воспринимаемые порой как «левацкие» разъяснения шли вразрез с государственной политикой США и корпоративной Европы, а также держателей глобального и транснационального инвестиционного потенциала. Пепе Эскобар заведомо был у них не в почете. Очевидно, что и власти тогдашнего Казахстана, как те молчаливые ягнята, с подачи экспертов и консультантов верхних мировых этажей «назвавшись груздем, полезли в кузов». Иными словами, они восприняли концепт «Pipelineistan» как заведомо взрывоопасный, не вдаваясь в глубокие причины того, как их самих разводят на мякине.

Теодицея (философская концепция, термин, буквально означающий «оправдание Бога») трубы через умолчание Pipelineistanа и его творцов состоялась! Трубопроводостан ни разу не осуждался публично. Более того, под личиной транзитного потенциала и признания глобальным сообществом «труба» возвеличена до ранга большой и питательной «СИСЬКИ», от которой зависит благосостояние страны на перспективу. Правда, не уточнялось, чьё конкретно благосостояние от этого зависит.

На эффекте теодицеи Pipelineistan следует остановиться по этическим соображениям. Вопрос касается причин наличия страдания в «трубопроводной» драматургической симуляционной модели. Он расширяет понятие теодицеи, применяя его к симулятивной реальности в Казахстане. Удовлетворения Pipelineistan широкой публике не приносит до сих пор. У нас нет безусловного дохода, а фонды благосостояния – лишь кормушки. И лишь тонкая прослойка людей, погруженных в смыслы данных отношений, «рубит капусту». Вопрос теодицеи касается страданий и неудовлетворенности, которые не могут быть случайными, а являются инструментальными, служащими этическим, когнитивным или повествовательным целям в симуляции Pipelineistan.

Феноменальная проблема наличия сего «оправдания» усугублялась и усугубляется отсутствием нативного понимания и у другой прослойки – той, что способна донести до широкой публики смысловую нагрузку происходящего беспредела. Были лишь симптоматические отголоски со стороны тех частей социума, которые заявляли о себе как об оппозиционно мыслящих. Они искали рычаги для своих политических амбиций, не вникая в суть вопроса глубже коррупционных скандалов формата «Казахгейта». Это обстоятельство дает повод для рассмотрения ряда нюансов заявок на политическую борьбу того периода. Либо оппонирующие силы были с явно низкой аналитической квалификацией, либо это была имитация оппозиционной активности с подачи «синоптиков» и манипуляционных щупалец неких гипотетических сторонних think tanks.

Глава III. Зависимость транзитной державы

«Pipelineistan» не существовал – так же, как он не существует по сей день – в умах подавляющего большинства из тех, кто жил и продолжает жить среди его труб, не видя реального выхлопа в звонкой монете от транзитной маржи. Борьба за транзитную независимость не состоялась, потому что правила транзита диктуются не из Казахстана, они глобальны. А наша страна, как и ряд других из советской симуляции, через постсоветский шок погрузилась в вязкий масляный контекст Pipelineistan.



«Трубопроводостан» стал не конкретной страной, а режимом политики, где контроль над маршрутами поставок нефти и газа стал определять геополитические статусы. Это энергетическая логика внешней политики. Великие игроки вне этого «стана» выстроили альянсы и регулируют процессы внутри него через давление, шантаж и вмешательства, исходя из значения транзитных коридоров и доступа к рынкам. Происходит воздействие на государства в рамках Pipelineistan и проекты их обхода. Концепция создала, а, вероятно, изначально и подразумевала эффект конкуренции маршрутов. Это стало стратегией влияния. В ее контексте возрос военно-политический и санкционный подтекст давления.

Сны с видениями о состоявшихся нациях во всех сегментах Pipelineistan будут продолжаться до тех пор, пока кто-нибудь не начнет спрашивать: «А кто автор этих снов?! Почему я не управляю тем, что вижу? Где я в этой конфигурации?».

Казахстан в Pipelineistan – это «пучок» труб, знаменующий собой развитие. Данная «связка» обещала строительство дорог, терминалов, портов и «вась-вась» с иностранными инвесторами, которым на высоком государственном уровне была клятвенно гарантирована защита их вложений. В реальности развитие не подразумевало перераспределения, переработки, изменения локального цивилизационного масштаба и мышления, а рост ВВП оказался вдруг без роста субъектности. Диктат маршрутной геометрии определил лишь степень политической зависимости Казахстана. Любое изменение фатально и по сей день аукается кризисом госбюджета. Элиты, может быть, в некоторой степени и стали менеджерами труб, но отнюдь не архитекторами общества. Теперь внутренняя экономика, социальные отношения и культура не могут прыгнуть выше головы, т.к. на «гравитацию» влияют трубы. Национальный прорыв регулируется извне даже при начинающейся смене технологической парадигмы.

На данный момент Pipelineistan активен, но уже не ключевой инфоповод и метроном. Потому что акт разглашения его симуляционного статуса исчерпал свою метафизическую суть. Он был религией нефти, но теперь появились «боги» масштабнее. Крах этой симуляции после 2019 года был обусловлен диверсификацией рынка. США стали экспортером газа, а гегемония трубопроводов в целом была утеряна. COVID и новые веяния 2020-х ознаменовали собой эпоху нарушения цепей, а различного рода зависимости стали обузой. Евросоюз активизировал «зеленый переход», в контексте которого трубы рассматриваются как рудименты прежних парадигм. Рост IT и постиндустриальных экономик подтвердил гипотезу, что трубы не создают интеллект и субъектность.

Глава IV. Фасадный суверенитет в наслаивающихся симуляциях

Очевидно, что Казахстан/Степной Край/Дикая Степь еще задолго до Хантингтона и Барнетта воспринимались и западным, и дальневосточным мирами лишь как «энтропийный фактор» и полигон для столкновения «цивилизаций». В такой «игровой симуляции» всегда что-то обозначалось с учетом концепций «Великой шахматной доски» или «Хартленда» Старого Света. И до дрейфа в рамках Pipelineistan-Mineralstan-Cognistan/DishBrainstan существовали, и после него будут существовать симуляции, в которые мы включены не по своей воле, а по факту рождения в них. Все же помнят, что из симуляции нельзя выйти, ее можно лишь сменить или создать собственную.

А пока подмены смыслов нарастают со следами катаклизмов по типу кораллового рифа, который нет-нет, да и подвергается работе земснарядов и тралов. Экосистемы прежних симуляций измельчаются в слои для палеонтологов. Между этими «чёсами» можно прочесть причудливые формы полигонных симуляционных пространств. До постсоветского хаоса и идеологической спаянности были и имперские инвазии, и включение в верноподданические прогрессии. И после рассматриваемого здесь дрейфа тоже будут социо-культурные симуляции, догадываться о которых сейчас трудно, но уже можно начинать.



Механикой Pipelineistan стало то, что страны и их интересы превратились в узлы маршрутов и ограниченные коридоры смыслов: кто и куда качает газ/нефть и чья труба главнее. Участники симуляции Pipelineistan завалены обещаниями по геоэкономическому росту, интеграции в мировую экономику с присвоением непоколебимого статуса-ранга «энергетического суверенитета». В реальности же все территориальные «кусочки пирога» этого «стана» получили тотальную зависимость от инфраструктурных решений, отсутствие развития институтов и коррупционный инжиниринг. Более того, глобальный «трубопроводный шантаж» проецирует страхи и тревоги на культурно-социальные аспекты бытия и даже симуляции следующих порядков, иные по своей природе, но схожие по принципам глубинной когнитивной зависимости.

Но уже почти десятилетие существует ряд причин для падения концептуального веса Pipelineistan. Все они связаны с изменением реальности энергетики и внимания публики. Произошел переход к многополюсной энергетике. Выросла торговля сжиженным природным газом, а расширение трубопроводной сети и энергетическая диверсификация (шельф, «Power of Siberia», китайские контракты) уменьшили монополию одного-двух маршрутных проектов над геополитикой.

Трубопроводы еще важны, но они уже не единственные инструменты давления/влияния. Помимо этого, случился сдвиг повестки к более сложным факторам – энергетический переход к иному техническому укладу и климатические изменения планетарного масштаба. Публичный интерес сместился к вопросам декарбонизации, электрификации и критическим минералам (вольфрам, литий, тантал, торий и др.), а не только к трубопроводам.

«Pipelineistan» во многом остается журналистской и даже провокационной метафорой. Такие термины быстро, но ярко служат своей цели и привлекают внимание. Потом они застревают в академических концептах либо стираются, когда аналитика усложняется и нуждается в менее шаблонных объяснениях. Сейчас это и произошло. Термин не умер, а стал менее удобен как упрощённая рамка объяснения международных конфликтов и давления.

Произошло уменьшение глобального «шока» от темы – возможно, и благодаря ее умалчиванию территориально на пространстве самого Pipelineistan. В начале 2020-х тема после падения «информационного занавеса» стала более «обыденной» и менее сенсационной. Глубинный смысл, раскрываемый Пепе Эскобаром и способный стать латентной угрозой для Казахстана, сместился к другим ресурсным темам. Но латентная угроза зависимости от чужих решений и геополитическая уязвимость остались.

Не за один день произошла смена приоритетности – от повышенного внимания к Pipelineistan в сторону «гонки за критически важными минералами». Набор триггеров был комплексным. Это и научно-технические публикации, показывающие масштаб спроса на минералы, и стратегические отчёты о роли редких элементов в «великой геополитике», и законодательные/политические акты Европейского союза, и научные реплеи по термояду, где литий фигурирует уже не как батарейный металл, а как «топливный» компонент.



Рафаэль Балгин