Современна ли современная казахская литература, и что она культивирует?

Недавно глава государства направил писателю Толену Абдику телеграмму с признательностью за мысли, которыми тот поделился в интервью одному из изданий. Оценке этого в общем-то неординарного для Казахстана события, а заодно и сказанного литератором Spik.kz посвятил статью «Почему президент РК публично поддержал народного писателя?». А теперь мы предложили порассуждать на эту тему историку, кандидату философских наук Сейткасыму Ауелбекову. Итак, ему слово.

Прежде чем перейти к содержанию интервью, которое Толен Абдик дал газете «Егемен Қазақстан», начну с контекста этой беседы.

Обозначу рамки наших размышлений. Литературу можно разделить на устную и письменную, чтобы обратить внимание на свойственный каждой из них интеллектуальный процесс. Это необходимо, чтобы понять разницу между ними.



Когда я готовил эту статью, передо мной лежал текст интервью писателя. Я читал и перечитывал его, чтобы анализ и последующие мои выводы были объективными. Такова, в общих чертах, структура интеллектуального процесса, свойственная письменной литературе: фиксация текста, констатация идеи оппонента, ее анализ и объективный вывод, который называется авторством.

Что касается интеллектуального процесса, характерного для традиции акынства и жырау, то он имеет другую направленность. Там главное – запоминание и передача информации. Именно по этой причине произведения устной литературы дошли до нас в поэтической форме. Так они легче запоминаются. По той же причине для толғау, жыр, терме характерна дидактичность. Типичными являются сентенции о хорошем и плохом, сильном и слабом, хане и народе и так далее. К примеру, в этом ключе Абай сочинил стихотворение «Бес нәрседен қашық бол. Бес нәрсеге асық бол». Хотя для мыслителя «письменной культуры» методологический редукционизм нашего поэта был бы неприемлем. Наконец, для сохранения совокупности культурного наследия, выраженного в устной форме, ему придается статус священного (қасиетті). Так надежнее защитить его от эрозии времени, от деформирующего влияния извне.

Выше я отметил связь между типом общества и формой его литературы. Добавлю, что наше общество и поныне остается родоплеменным. В качестве иллюстрации приведу пример из ономастики. Так, в казахстанских городах можно обнаружить улицу имени известного большевика, которую пересекает улица, носящая имя его «классового врага» – алашордынца. Но этому факту, вроде бы противоречащему принципу логики, есть свое объяснение – за каждым из них стоит честь его рода, перед которой отступает принцип научности и объективности. Если перевести этот пример родоплеменного партикуляризма на язык литературного процесса, то мы получим аналогичную картину.

Теперь перейду непосредственно к интервью. Журналист задает вопрос о будущем казахской литературы. Надежда есть, отвечает Толен-аға, но есть и проблема: уровень эрудиции молодого поколения казахских писателей остается «на уровне толпы». Они не интересуются поэзией и прозой других народов, сфокусированы лишь на «прошлом и текущем настоящем».

Объясняет он такое состояние дел наследием прошлого. Молодые писатели до сих пор «не могут избавиться от понятий советской эпохи», полагает Толен-ага. Прежде, при советской власти, понятное дело, не было свободы выражения мысли. Но теперь, когда мы, казахи, стали государствообразующей нацией, нужно менять характер писательского творчества – смело критиковать подхалимов, мошенников и бездарных начальников.



В таком случае почему бы не объяснить положение дел в литературе и общественных науках не инерцией ума, а реальными причинами? Например, непродуманной реализацией закона о государственном языке, в результате чего практически вся русскоязычная часть казахской интеллигенции оказалась дисквалифицированной как интеллектуально, так и медийно? Ведь в первые годы независимости они составляли не меньше, если не больше, половины казахской интеллигенции. Почему бы не вспомнить, что прямым итогом такой непродуманности стала деградация научного процесса, когда под видом «национальной» науки появились околонаучные дисциплины вроде «казахской философии», «казахской народной педагогики»? Ведь, если «у нас есть все свое», то зачем тратить время на изучение других культур?

Но, с другой стороны, критиковать подхалимов, мошенников и бездарных начальников, как предлагает Толен-аға, - задача непростая. Особенно потому, что взгляд народа на мир и на себя не меняется с быстротой изменения политической жизни. Миропонимание народа формируется столетиями, и его «аксиомы» не меняются со сменой статуса его носителей. Например, у акына Шөже есть стих «Шөженің Бәйтікті мақтағаны», где он хвалит некоего человека по имени Бәйтік. Но есть другой, «Бәйтікті жамандағаны», где Шөже ругает его. Однако от этого Шөже не становится ни подхалимом, ни мошенником, ни лизоблюдом, поскольку такова суть традиции акынства. Для акына главное – не поиск истины (шын), не выражение объективной критики (сын), но субъективное мнение о другом (мін).

В таком духе я и воспринял высказывание Абдика о «плаксивом» характере сочинений нынешних писателей и поэтов. Потому что, если вы обратитесь к произведениям акынов и жырау эпохи «Зар заман», то без труда найдете в них строки, которые можно было бы назвать и плаксивыми, и обидчивыми. Ведь в данном случае речь идет не о темпераменте акына и жырау, но о способах познания мира, которые были им доступны в ту эпоху. Не понимая причин больших перемен своего времени, они трактовали их проявления как знаки «конца света». Поэтому, если критиковать за что-то молодых писателей, то не за «плаксивость», а за слепое следование поэтической традиции прошлого.



Наконец, последнее. Об идеях гуманизма и общечеловеческих ценностях. Молодежь должна расти в духе уважения к человеку. Быть справедливой, честной, человечной со всеми, кто ее окружает. Именно эти идеи и ценности должны, по мнению писателя Абдика, лечь в основу моральной конституции гражданина нашей страны.

Я вспомнил, что впервые об «общечеловеческих ценностях» услышал в период правления Горбачева. С тех пор прошло сорок лет, но ценности народов Центральной Азии мало в чем изменились, хотя они пережили гражданские войны, дворцовые перевороты и деградацию нравов власть имущих. Поэтому призыв к гуманизму и к следованию общечеловеческим ценностям в странах, имеющих совершенно другой культурный и духовный опыт, звучит несколько наивно.

Этим я хочу лишь высказать простую идею: что гуманистические идеи и ценности нужно культивировать на родной почве. Будут ли они называться «гуманистическими» или как-то иначе, неважно. Важно, чтобы идея уважения к человеку и к его достоинству была выражена в понятиях и образах, свойственных миропониманию и мировоззрению нашего народа. Именно такая работа интеллекта позволит совершить глубочайшую трансформацию понимания гражданственности и нашей национальной идентичности.

В этой связи я думаю об опыте древних греков, которым удалось в процессе перехода от устной культуры к письменной превратить разрозненные племена в нацию; построить города, где право и законность защищали и сильного, и слабого, где каждый житель мог ходить по ночным улицам, едва освещенным, без страха быть ограбленным или убитым; сформировать общество, где герои вроде Ахиллеса перестали быть идолами (потому что вместо образа «батыра» зародился идеал свободного гражданина, патриота и защитника города-государства), где иностранцы чувствовали себя как дома, свободно занимаясь ремеслами и наукой.