Почему от молодежной политики в Казахстане мало толку?

В нынешнем году исполнилось 10 лет действующему Закону «О государственной молодежной политике», а более двух лет назад была утверждена одноименная Концепция, рассчитанная до 2029 года. Плюс запущено множество проектов по трудоустройству, предпринимательству, культурному просвещению и патриотическому воспитанию молодых граждан. Однако говорить об эффективности предпринимаемых шагов в данной сфере пока не приходится, тем более что у нас в принципе отсутствует методика оценки таковой, утверждает наш сегодняшний гость Айман Жусупова, кандидат политических наук, социолог Университета Нархоз.

- Айман Сабитовна, как вы оцениваете степень успешности реализации тех мер, которые предусмотрены в этих документах?

- Сложно говорить об эффективности, не имея ясных ориентиров и понятных критериев, по которым она должна измеряться. Уже в самом анализе текущей ситуации, содержащемся в Концепции государственной молодежной политики до 2029 года, заявлены некоторые достижения, достоверность которых вызывает сомнения...

К примеру, сильными сторонами называются программы трудоустройства («Первое рабочее место», «Контракт поколений», «Молодежная практика» и другие), однако уровень информированности молодёжи о них, как показывают социологические исследования, остаётся низким, не говоря уже о их реальной доступности и результативности. Также авторы документа отнесли к успехам снижение доли молодежи NEET (неработающей и не проходящей обучение) в возрасте 15–28 лет за 2019-2021 годы на 0,5 п.п. - до 6,9 %, хотя методика ее подсчёта в Казахстане оставляет много вопросов, особенно с учётом масштабов теневой занятости и миграции.



Здесь полезно обратиться к логике кейс-менеджмента, широко применяемой в социальной работе. Ключевым в ней является этап вхождения в контакт: доступность, достижимость, работа с мотивацией. То есть, если государство хочет поддержать, например, молодёжь, не занятую ни в образовании, ни в профессиональном обучении, ни в трудовой деятельности, но находящуюся в поиске работы (ту самую категорию NEET), то необходимо сначала войти в контакт с этой группой, обеспечить ее так называемую «достижимость». Но сегодня даже масштабы этой группы в стране неизвестны, поскольку, как я уже отмечала, мониторинг носит декларативный, а не операционализированный характер.

- Как в таком случае определить эффективность реализуемых мер?

- А это уже вторая стадия кейс-менеджмента - оценка. Она должна дать понимание того, какие инструменты и с какими группами работают. Например, программы по развитию предпринимательства могут быть относительно эффективными в городской среде, но в отношении сельской молодёжи должны применяться иные форматы - адаптированные по языку, доступности, контенту. Особенно с учётом того, что она наиболее уязвима: часто переезжает в города, не имея квалификации, попадает в зону неформальной занятости и выпадает из многих официальных механизмов поддержки.

Есть вопросы и к следующим этапам - мониторингу, контролю. Вносятся ли изменения в реализуемую политику, если оказывается, что используемые подходы не приносят успеха (стадия анализа)?



- Насколько, по-вашему, системной и целенаправленной является государственная молодежная политика в целом?

- На уровне нормативных документов и госпрограмм она в Казахстане представлена как системная. Законы и стратегии, включая обновлённую Концепцию до 2029 года, декларируют приоритет молодёжи как стратегического ресурса страны. Однако в практическом исполнении данная политика нередко носит фрагментарный, декларативный и ведомственно разобщённый характер, при этом особенно слабо охвачены сельские регионы и уязвимые группы.

Тут можно согласиться с исследователями, которые указывают на необходимость единой национальной модели молодёжной работы, чтобы уйти от ситуации, когда различные министерства, акиматы, квазигосударственные структуры и НПО реализуют параллельные инициативы, зачастую без координации, единых методик и оценки воздействия. Межведомственное взаимодействие либо отсутствует, либо не подкреплено формализованными механизмами, что и приводит к системной разрозненности.



Также проблемой является то, что в Казахстане отсутствует профессионализация этой сферы, есть сложности с включением самой молодёжи как субъекта, с ее вовлечённостью в принятие решений. Обратная связь носит эпизодический характер. Соответственно о системной, стройной политике говорить преждевременно.

- Можете назвать успехи в молодежной политике, если таковые есть, а также те направления, где, наоборот, наблюдается застой?

- В последние годы в Казахстане действительно можно наблюдать ряд позитивных сдвигов в молодежной политике. Укрепилось волонтёрское движение, набирают силу цифровые платформы, расширяются краткосрочные трудовые программы вроде «Жасыл Ел». Более заметным стало участие молодых людей в обсуждении социальных и экологических инициатив. Растет интерес к развитию креативных индустрий и молодёжного предпринимательства - в этих сферах появляется больше грантов, хабов и образовательных программ. Всё активнее в публичном пространстве звучит повестка развития soft skills, цифровой грамотности, самозанятости и самореализации молодёжи, что можно считать важным шагом вперёд.

Однако при всей этой позитивной динамике сохраняются глубинные структурные проблемы, тормозящие системное развитие молодёжной политики. Как показывают исследования, принимаемые сегодня меры в основном ориентированы на городскую, социально включённую и активную в цифровом плане молодёжь. Тогда как некоторые другие группы, особенно молодёжь из сельской местности, молодые люди с инвалидностью и категория NEET, охвачены указанными мерами в значительно меньшей степени.

Многие программы – от профессионального обучения до микрокредитования – оказываются неадаптированными к региональному контексту: мешают языковые, цифровые, транспортные и инфраструктурные барьеры. Без сопровождения, индивидуальной мотивационной работы и кейс-менеджмента формально доступные меры на практике малоэффективны для уязвимых групп.



На этом фоне молодёжная политика рискует оставаться отчётной и неравномерной по охвату, с фокусом на отдельные акции и проекты, а не на долгосрочный эффект. Особенно остро это ощущается на местах, где не хватает устойчивых ресурсных центров и подготовленных специалистов, способных работать с молодыми людьми.

Впрочем, позитивные заделы уже существуют. Молодёжь в Казахстане демонстрирует высокий уровень социальной энергии, вовлечённости и интереса к самореализации - от экологических проектов до стартапов и культурных инициатив. Это создаёт потенциал для того, чтобы перейти от фрагментарной поддержки к цельной и инклюзивной молодёжной политике, способной действительно сопровождать молодого человека на всех ключевых этапах взросления, вне зависимости от региона проживания, социального статуса и стартовых возможностей.