Окно возможностей или бутылочное горлышко?

Социальный дрейф, поколенческие варны и цифровые касты становятся срезом истины при взгляде с иного ракурса. Мир движется к разделению на тех, кто умеет управлять моделями, и тех, кто взаимодействует с ними как пользователь. Казахстан еще не декларирует отдельным законопроектом создание собственной инженерно-когнитивной элиты, и существует опасная перспектива, что она будет импортирована. Это грозит новой формой колонизации как в рамках Pipelineistan (добыча), Mineralstan/Lithiumstan (добыча и переработка), так и в Cognistan/DishBrainstan (обучение и внедрение моделей). Самая большая добавленная стоимость XXI века создаётся при обучении моделей. Если наша страна останется только поставщиком данных и энергии – она проиграет. В продолжение темы готовности Казахстана к наступающему будущему, изложенной в статье "Поколения Z и α в Новой Большой Игре", редакция SPIK.KZ обратилась за разъяснениями к Монике Малик - ведущему инженеру по данным и ИИ в AT&T.

Битва за интеллект

2024–2032 – это уникальный период. Слишком много стран ещё только начинают строить свои AI-архитектуры. Через 10 лет догнать лидеров будет невозможно – дорого и поздно. Казахстан впервые участвует не в игре за ресурсы или коридоры, а в игре за мышление. В битве за то, чья алгоритмическая архитектура определит судьбы будущих поколений. Ставки не просто высокие. Это те stakes, которые определяют, будет ли страна субъектом или лишь данным в чужой модели.

Выбор между ролями производителя когнитивных технологий и их потребителя – это не выбор одного сектора экономики. Это демографическая траектория страны. И именно здесь голоса международных экспертов становятся критически важными – не как внешних судей, а как навигаторов, которые видят, как разные страны превращают ресурсные преимущества в когнитивные. Данным обстоятельством и вызван наш разговор с Моникой Малик. Мы решились не просто на экспертное интервью, а на демонстрацию текущего положения через стороннее мнение. По нашему мнению, это окно в практическое понимание того, что означает технологический суверенитет в эпоху ИИ: какие условия для него необходимы, какие ошибки совершают страны, пытаясь купить будущее деньгами, и какие механизмы позволяют превратить инфраструктуру в способности, а способности – в экономическую мощь.

Её ответы особенно важны именно сейчас, когда Казахстан делает ставку на суверенную вычислительную мощность, поднимает вопрос национальных моделей, обречен строить гипермасштабную-инфраструктуру и уже пытается выстроить новую систему управляемого роста. Моника говорит о человеческом капитале, институциональных рисках, стратегической роли H200-кластеров, возможностях для экспорта «цифровой компетенции» и угрозах «AI-колониализма». Это не абстракция, это первичная дорожная карта того, каким именно Казахстан передается в распоряжение поколений Z и α.

Справка: Моника Малик – ведущий инженер по данным и ИИ в AT&T, она специализируется на системах ИИ промышленного уровня для программ AIOps, безопасных платформах LLM и ответственном управлении ИИ. Её работы и комментарии публиковались в CIO.com, Built In и IT Brew, и она часто выступает с докладами о применении GenAI для автоматизации документооборота и управления рисками «теневого ИИ». Ранее в Barclays она занималась внедрением политик в конвейеры – шлюзы рисков моделей, определением происхождения данных и внедрением моделей нулевого доверия.

Готовность Казахстана к ИИ. Моника в своих ответах для SPIK.KZ отметила, что готовность Казахстана к ИИ выглядит многообещающей, но остаётся неравномерной. По её словам, наша страна входит в топ-10 мира по качеству онлайн-госуслуг и занимает 24-е место в индексе ООН по электронному правительству, однако прикладные ИИ-компетенции и продакшен-MLOps (Machine Learning Operations) пока отстают. Она подчеркнула, что в Казахстане уже формируется реальная база для суверенных вычислений. В частности, благодаря суперкомпьютеру Alemcloud H200 и дата-центрам уровня Tier III. Также Моника указала, что у страны есть сформированный политический курс: концепция развития ИИ до 2029 года и национальные платформы задают правильный вектор, но узким местом остаются исполнение и нехватка навыков. По ее мнению, следует обратить внимание на риски в управлении с учётом индекса восприятия коррупции (40/100), государство должно быстрее выстраивать регуляцию закупок и использования данных, чтобы избежать потерь и зависимости.

О закупке H200 и её состоятельности. Как считает Моника, закупка H200 имеет стратегический смысл – при условии, что она ориентирована на реальные рабочие нагрузки. По ее словам, эти GPU (Graphics Processing Unit) позволят дообучать казахские и тюркоязычные LLM (Large Language Model), обеспечивать защищённые генеративные сервисы для государства и усиливать супервычисления в энергетике, логистике и климатическом моделировании. Однако она предупреждает, что одних GPU недостаточно – без качественных дата-сетов, инженеров и политики распределения загрузок вычислительная мощность не раскроется. Моника также отмечает, что кластер должен стать платформой, а не «витринным трофеем». Его следует обернуть сервисным слоем GPU-as-a-Service и создать суверенный реестр моделей и данных. По ее мнению, импульс уже есть – недавние сообщения о расширении поставок Nvidia в Казахстан подтверждают реалистичность масштабирования, но результат будет зависеть от качества управления.

Уроки стран, превративших ресурсы в когнитивный капитал. Моника выделяет три модели. В Норвегии, говорит она, ресурсные доходы рассматривают как «терпеливый капитал», защищённый от политизации, с жёсткими стандартами управления и акцентом на развитие человеческого капитала (включая компетенции по ИИ на уровне советов директоров). В Сингапуре инвестиции сопровождаются операционной сертификацией надёжности ИИ - например, через AI Verify и специализированные AI sandboxes (изолированные среды для безопасного тестирования и разработки систем искусственного интеллекта), что позволяет безопасно масштабировать внедрения. В Эстонии критическим элементом стало государство как сервис: цифровая идентификация и согласованный обмен данными создают фундамент, на который ИИ ложится естественным слоем, а не прикручивается позже.

Справка: AI Verify – это инструмент или набор практик для проверки и валидации работы систем искусственного интеллекта (AI), особенно больших LLM или корпоративных AI-платформ. Основная цель – убедиться, что AI работает корректно, безопасно и в соответствии с политиками и стандартами организации.

Влияние ИИ на экономическую географию Центральной Азии. Как указывает Моника, ИИ может перевести регион от добывающей модели к экспорту когнитивных услуг. Казахстан, по её словам, уже движется к статусу регионального центра model-ops благодаря масштабным дата-центрам (до 200 МВт) и будущему Tier IV-объекту. Она также отмечает языковое преимущество: тюрко- и казахскоязычные LLM могут создать устойчивую интеллектуальную собственность, способную лечь в основу экспорта услуг, что соотносится с курсом на $1 млрд IT-экспорта.

Суверенный фонд и риск «ИИ-колониализма». Моника считает, что «Самрук-Казына» обладает двойственным влиянием. С активами $70–80 млрд фонд может как стать якорем для суверенных вычислений и открытых экосистем, так и усилить зависимость, если пойдёт на эксклюзивные соглашения с глобальными провайдерами. По словам нашей собеседницы, для минимизации рисков необходимы мультиоблачная переносимость, API (Application Programming Interface) по принципам FRAND, резервирование весов критически важных моделей и совместные инвестиции в открытые инструменты – от оценки до дата-трастов.

Справка: Принципы FRAND – это набор правил, регулирующих лицензирование технологий или стандартов, чтобы оно было Fair (справедливым), Reasonable (разумным) и Non-Discriminatory (недискриминационным).

Баланс ESG (факторы Environmental, Social and Governance), технологического суверенитета и прагматизма. Моника отмечает, что суверенный ИИ можно строить экологично, если размещать нагрузки рядом с возобновляемыми источниками энергии, соблюдать целевые показатели энергоэффективности, использовать тепло дата-центров и диверсифицировать энергобазу, включая будущую атомную генерацию. Она говорит о важности «инфраструктуры доверия» – применения международного стандарта по управлению системами искусственного интеллекта ISO/IEC 42001 и NIST AI RMF во всех государственных закупках для стандартизации управления рисками. Кроме того, она считает эффективным связать капитал с результатами: например, с временем ожидания граждан или экспортной выручкой на каждый кВт/ч вычислений, чтобы совместить ESG и экономический рост.

Ответы Моники ясно показывают: Казахстан стоит не просто перед технологическим выбором – он находится в узловой точке исторического самоопределения. Её аналитика подтверждает главный тезис статьи: в эпоху грядущего Cognistan/DishBrainstan капитал превращается в способность обучать модели и управлять когнитивной инфраструктурой. Моника подчёркивает, что даже наличие суверенного вычисления (H200-кластеры, hyperscale-ЦОДы, нацплатформы) не гарантирует суверенитета, если страна не создаёт человеческий капитал, MLOps-навыки и институциональные рамки, удерживающие ценность внутри страны. Это полностью резонирует с главным предупреждением всей «новой большой игры»: владельцем будущего станет тот, кто владеет не ресурсами, а архитектурой данных и алгоритмов.

Взгляд Моники Малик позволяет назвать вещи своими именами: Казахстан может построить compute-инфраструктуру и при этом остаться «клиентским» государством в системе глобальных платформ. Моника об этом говорит напрямую. Ведь вычисления без управления данными, без суверенных моделей, без открытой экосистемы университетов и компаний превращаются из стратегического актива в трофей, в «железо без мышления». Именно поэтому она делает акцент на governance-рисках, на прозрачных механизмах управления национальными данными и на мультиоблачной независимости. Эти элементы – не бюрократические детали, а инструменты удержания субъектности. Они определяют, в какой реальности будут жить поколения Z и α: в своей или импортированной.

Её рекомендации о суверенном стеке – от FRAND-доступа до моделей условного депонирования – фактически формируют чек-лист государственности XXI века. Если Pipelineistan требовал труб, Mineralstan – переработки, то Cognistan требует институтов. И её ответы удивительно чётко фиксируют самую важную мысль: суверенитет – это не продукт политической декларации, а функция инженерной зрелости, открытой инновационной среды и способности страны превращать вычисления в данные, их в модели, а после в экспортируемую интеллектуальную компетенцию. Это тот цикл, который способен перевести Казахстан из роли «ресурсного игрока» в роль «архитектора когнитивных систем» на региональном уровне.

Справка: Модели условного депонирования – это механизмы, по которым исходные версии AI-моделей (или их ключевые компоненты: веса, параметры, код, данные) хранятся у третьей стороны (эскроу-агента) и становятся доступными только при выполнении заранее оговорённых условий.

И, наконец, мнение Моники помогает увидеть, насколько высоки ставки именно для поколений Z и α. Она фактически описывает окно возможностей для стран, которые ещё не закрепились в глобальной иерархии ИИ и проходят бутылочное горлышко отбора на состоятельность. Если Казахстан использует текущий момент и создаст инженерное ядро, стандарты рисков, открытый рынок вычислений, суверенные модели и институциональные гарантии, то поколения Z и α получат в наследство страну, где они являются создателями алгоритмов. Если нет, то они вырастут внутри архитектуры, определённой другими. Так ответы Моники становятся не просто экспертной позицией, а финальным подтверждением главного вывода предыдущей статьи, где говорится, что Новая Большая Игра – это гонка за когнитивный субъектный статус будущих поколений, и Казахстану отведена редкая возможность сыграть в этом гейме на правах автора, а не обслуживающего персонала.

Рафаэль Балгин